Чуть более полугода назад Государственная Дума РФ приняла законопроект «Об ограничении выбросов парниковых газов», который обязал с 2023 года публиковать отчетность об эмиссии CO2 компании с годовым объемом выбросов в 150 000 т углекислого газа; с 2025 г. такая отчетность станет обязательной для компаний с объемом выбросов в 50 000 т в год[1].
Законопроект официально задал понятие «углеродного следа», который представляет собой разницу между прямыми и косвенными выбросами парниковых газов (к примеру, при добыче нефти и газа или потреблении электричества, выработанного на угольных станциях) и их поглощением благодаря участию в климатических проектах. Снизить углеродный след эмитенты CO2 смогут за счет вхождения на рынок углеродных единиц – упрощая, рынок верифицированных результатов климатических проектов, на котором одна единица будет эквивалентна одной тонне углекислого газа.
Дилемма снижения выбросов
Учитывая, что с 2023 года в ЕС заработает механизм трансграничного углеродного регулирования, под который подпадут европейские импортеры цемента, минеральных удобрений, алюминия, стали и электроэнергии, российские компании будут напрямую заинтересованы в уменьшении углеродного следа. Однако на этом пути есть ряд ограничений.
Формально этой цели мог бы поспособствовать переход на использование энергии ветра и солнца, однако в России ее роль остается незначительной: по данным Обзора мировой энергетики от BP, в 2020 году на долю возобновляемых источников (ВИЭ) пришлось лишь 0,3% общероссийской выработки электроэнергии (без учета гидроэлектростанций), при этом Еврокомиссия не включила в «Зеленую сделку» гидроэлектростанции, доля которых в российской генерации в 2020 году составила 19,6% (см. рис. 1).
Рис. 1.
Источник: Обзор мировой энергетики BP
Поскольку в структуре российской электрогенерации более весомую долю занимают газовые (44,7% в 2020 году) и угольные станции (14%), снижения выбросов можно было бы добиться за счет использования Цикла Аллама – технологии, позволяющей минимизировать выбросы CО2 при выработке электроэнергии из ископаемых источников. Будучи названной в честь своего разработчика, британского исследователя и нобелевского лауреата Родни Джона Аллама, она была экспериментально применена в 2018 году на газотурбинной станции мощностью 50 мегаватт (МВт) в техасском городе Ла Порт (США)[2]. Однако коммерческого использования эта технология пока не получила.
Широкого применения пока не нашла и технология производства «голубого» водорода, в которой паровой риформинг метана сопряжен с улавливанием и хранением CO2. Согласно данным исследователей Корнельского и Стэнфордского университетов, в мире к июлю 2021 года насчитывалось лишь две площадки по производству «голубого» водорода – в канадской провинции Альберта (оператор – Royal Dutch Shell) и штате Техас (Air Products)[3]. При этом рынок непромышленного использования водорода находится в зачаточном состоянии: по данным Международного энергетического агентства (МЭА), в 2020 году на долю нефтепереработки, черной металлургии и химической отрасли приходилось более 90% глобального спроса на водород (вне зависимости от способа его производства)[4].
Источником снижения углеродного следа вряд ли станут и российские традиционные леса: согласно Статье 8 Лесного кодекса, земли лесного фонда находятся в федеральной собственности, из-за чего компаниям, даже при возможности аренды лесных участков, будет сложно задекларировать их в качестве объектов, поглощающих CO2.
Лесные плантации: законодательная основа
Однако выходом может стать использование заброшенных сельскохозяйственных земель для выращивания лесных плантаций, которое было легализовано постановлением Правительства №1509 от 21 сентября 2020 года.[5] Включая в себя положение «Об особенностях использования, охраны, защиты, воспроизводства лесов, расположенных на землях сельскохозяйственного назначения», этот документ предоставляет владельцам таких лесов возможность самостоятельно определять, где и какие древесные культуры выращивать, а также когда и в каких объемах осуществлять рубку. Отсылка на это постановление была закреплена в Статье 123 Лесного кодекса.
Тем самым в России де-факто была создана законодательная основа для рынка частных лесных плантаций – сельхозпредприятий, для которых выращивание и рубка древесных культур является таким же бизнесом, как и посадка и сбор ржи, ячменя или пшеницы.
Для мира в целом лесные плантации не являются новшеством: в 2020 году общемировая площадь интенсивно возделываемых лесных плантаций составляла 131 млн гектар (га) – 3% глобальной площади лесных земель, согласно оценке Продовольственной и сельскохозяйственной организации ООН (FAO) (см. рис. 2 и 3)[6]. Для сравнения: в России, по подсчетам Greenpeace, общая площадь неиспользуемых сельхозземель составляла в 2019 году 76,3 млн га, или 4,5% от площади страны.
Рис. 2.
Источник: Продовольственная и сельскохозяйственная организация ООН
Рис. 3.
Источник: Продовольственная и сельскохозяйственная организация ООН
Частные леса: способы монетизации
Как можно задействовать этот ресурс? В целом у бизнеса есть четыре способа монетизации лесных плантаций.
Прежде всего, за счет выращивания плантаций, абсорбирующих CO2, и их последующей продажи компаниям-эмитентам углекислого газа. Повысить инвестиционную привлекательность подобных плантаций можно путем их международной сертификации (примерами сертификатов являются Verified Carbon Standard, VCS и Climate, Community and Biodiversity, CCB), а также выращивания культур, способных наиболее эффективно поглощать CO2 в российских климатических условиях.
Изучением таких культур уже занялись некоторые российские регионы: в августе 2021 года в Тюменской области на озере Кучак был открыт первый в России карбоновый полигон площадью 2,32 га, охватывающей болота, леса, озера и искусственные экосистемы (агроценозы). На полигоне с помощью специального оборудования осуществляется мониторинг поглощения CO2, результаты которого будут учитываться при создании карбоновых ферм – территорий, абсорбирующих углекислый газ[7]. В минувшем октябре было объявлено о создании аналогичного полигона в Кузбассе[8].
Впрочем, не все упирается в CO2: получить маржу можно и за счет поставок сырья для компаний деревообрабатывающей промышленности. И здесь перед бизнесом открываются две возможности – либо скупка лесов, которые успели произрасти на заброшенных сельхозземлях до легализации лесных плантаций, либо выращивание плантаций с нуля, от покупки и обработки земли до высадки леса, его «подкормки» с помощью удобрений и последующей вырубки. В первом случае речь идет о 30 млн га из 76 млн га заброшенных сельхозземель, которые к сегодняшнему дню естественным образом заросли лесом[9]. А во втором – о запланированной посадке лесных культур, монетизировать которые можно либо не менее чем за пять-семь лет (тополь, ива, ольха), либо за более чем 15 лет (береза, дуб, хвойные породы), в зависимости от задач инвестора и интересов потребителей, то есть деревопереработчиков.
При этом чтобы монетизировать выращивание плантаций с нуля, можно не дожидаться продажи конечным переработчикам заготовленной древесины – достаточно высадить лес и реализовать его до полной готовности к рубке. В таком случае стоимость участка будет определяться объемом древесины на корню: чем выше этот объем, тем более дорогостоящим окажется участок. Такой способ монетизации будет особенно привлекателен для малого бизнеса – индивидуальных предпринимателей, для которых выращивание леса станет своего рода пенсионной схемой. К примеру, высадка ели, произрастание которой занимает больше 15 лет, не потребует высоких стартовых капиталовложений, но «в долгую» позволит гарантированно «выйти в кэш».
Последним по списку, но не по значению вариантом монетизации станет создание частных лесопарков: будучи интересны, в первую очередь, экологическим активистам, такие проекты будут привлекать крупные компании, для которых создание новых лесопарковых зон будет носить имиджевый характер. Это, в свою очередь, обеспечит лесопаркам финансовую устойчивость.
Бонусы для российской экономики
Какие последствия возымеет уже состоявшаяся легализация лесов на заброшенных сельхозземлях?
Во-первых, в России начнет формироваться рынок лесных плантаций, который в своем развитии, по всей видимости, повторит путь, «проторенный» фондовым рынком в 1990-е годы: от разовых покупок земельных паев до консолидации рынка и прихода на него глобальных инвесторов. При этом значимый сегмент рынка займут энергетические и металлургические компании, которые будут инвестировать в карбоновое земледелие для снижения углеродного следа.
Во-вторых, российская деревообрабатывающая промышленность получит новый источник сырья, использование которого позволит всерьез снизить нагрузку на земли лесного фонда. По оценке Greenpeace, со всех неиспользуемых сельхозземель (при условии их полной засадки лесами) можно ежегодно заготавливать 288,2 млн м3 древесины[10]. Для сравнения: по данным Росстата, в 2019 году в России объем заготовленной древесины составил 219,2 млн м3, из них четверть пришлась на два региона – Иркутскую область (31,7 млн м3) и Красноярский край (25,6 млн м3). На эти же два региона в 2019 году приходилось 47% общероссийской площади лесных пожаров (4,0 млн га из 8,7 млн га), и такая корреляция неслучайна: при вырубке леса на земле зачастую остаются «порубочные остатки» (ветви, пни, куски коры деревьев), которые в засушливую погоду становятся идеальным «топливом» для воспламенения.
У заброшенных сельхозземель – иная география. По оценке Greenpeace, из десяти российских регионов, наиболее благоприятных с точки зрения выращивания леса на неиспользуемых сельхозземлях, лишь два – Алтайский край и Новосибирская область – расположены восточнее Уральских гор. Остальные восемь локализованы в Поволжье (Татарстан, Башкирия) и других регионах Европейской части России (Смоленская, Тверская, Нижегородская, Кировская и Курганская области, а также Пермский край). При этом области, прилегающие к Москве, входят в число общероссийских лидеров по доле неиспользуемых сельхозземель в общей площади региона: к примеру, в Рязанской области этот показатель составляет 33%, в Ярославской – 27%, а во Владимирской – 24% (см. рис. 4). Использование этого ресурса не только приведет к изменению географии российских лесов, но и позволит улучшить ситуацию с лесными пожарами.
Рис. 4.
Источник: Greenpeace
Одна из их причин – в нехватке лесовозных дорог, необходимых для проезда противопожарной техники и обустройства минерализованных полос – участков территории, которые полностью избавлены от растительности и тем самым препятствуют распространению огня. Так, если в Финляндии на 1 км лесных дорог приходится 194 га леса, то в соседней Карелии – 876 га[11]. Это во многом объясняет, почему в 2019 году средняя площадь пожара в Финляндии составляла 0,4 га, тогда как в Карелии – 5,4 га[12]. Изменить эту картину позволит использование более густой сети внутрихозяйственных дорог на землях сельхозназначения, которая еще в бытность СССР выстраивалась для обеспечения нужд колхозов и совхозов: по мере произрастания лесов она станет подспорьем в обеспечении противопожарной безопасности плантаций.
Что не менее важно, формирование рынка лесных плантаций даст толчок целому ряду смежных секторов, в их числе:
- Страховой рынок: поскольку растущий лес – залог удорожания активов, владельцы плантаций неизбежно будут прибегать к услугам страховых компаний, чтобы минимизировать финансовые потери в случае материального ущерба.
- Занятость в лесной отрасли: по данным Росстата, в 2019 году на лесной сектор приходилось 0,1% от общего числа занятых в российской экономике, тогда как в Финляндии, по оценке Финского института природных ресурсов, этот показатель составлял 1% (без учета деревообработки)[13]. Необходимость нанимать людей, которые будут высаживать саженцы, удобрять насаждения и вести профилактику пожаров, позволит сократить этот гэп, а также частично решить проблему сельской занятости.
- Древесный экспорт: будучи в 2020 году одним из лидеров по доле в глобальном экспорте пиломатериалов (20%) и леса-кругляка (12%), Россия находилась среди аутсайдеров по доле в экспорте целлюлозы (4%), а также бумаги для письма и печати (1%, по данным FAO, см. рис. 5)[14]. С ростом доступности сырья российским производителям будет проще добиться конкурентоспособности в высоких переделах.
Рис. 5.
Источник: Продовольственная и сельскохозяйственная организация ООН
- Рынок грузоперевозок: в 2020 году лесные грузы заняли лишь седьмое место в статистике погрузки Российских железных дорог (РЖД), серьезно уступив по доле в общей погрузке (3%) таким традиционным лидерам, как каменный уголь (29%), нефть и нефтепродукты (17%), строительные грузы (10%)[15]. С ростом лесозаготовок на плантациях лесные грузы «подтянутся» к первой пятерке наиболее значимых грузов для РЖД, которую замыкают железные и марганцевые руды (9%) и черные металлы (5%) (см. рис. 6).
Рис. 6.
Источник: ОАО «РЖД»
- Рынок деревянного домостроения: в 2019 году в России на долю деревянных домов приходилось 11% общей площади введенного жилья и 30% площади индивидуального малоэтажного строительства[16] (см. рис. 7). В ближайшие годы оба этих показателя наверняка будут расти.
Рис. 7.
Источник: Росстат
Наконец, развитие рынка частных лесов приведет к улучшению экологической ситуации в России. С одной стороны, за счет уже упомянутого уменьшения нагрузки на традиционные леса, пожары в которых являлись одним из крупнейших источников эмиссии углерода. По данным Федерального исследовательского центра информационных и вычислительных технологий, в 2019 году выбросы от лесных пожаров составили 284 млн т эквивалента CO2, при том что выбросы от всех эмитентов достигли 2,12 млрд тонн[17]. Тем самым, вне зависимости от того, какое распространение в России получит карбоновое земледелие, частные леса станут инструментом снижения углеродного следа. Другим бонусом может стать серьезное улучшение экологии Москвы – в том случае, если высадка плантаций наберет популярность в Центральной России, богатой на заброшенные сельхозземли.
Вместо заключения: немного о рисках
Впрочем, каким бы перспективным и многообещающим ни был новый рынок, конечный успех инвестиций будет складываться из разницы выгод, издержек и рисков. Ключевым «природным» риском является быстрое распространение древесных паразитов и инфекций на однородной лесной территории. Купировать эту проблему можно за счет межевания древесных пород в рассаде, чтобы на одном участке хвойные породы чередовались с лиственными. Снизить риск можно также за счет регулярного мониторинга и лечения растущих деревьев – процедур, которыми сейчас занимаются, в основном, экологи.
В том, что лесная отрасль перестанет быть заботой исключительно экологов, а превратится в современную и быстрорастущую индустрию, вносящую решающий вклад в декарбонизацию российской экономики, и будет заключаться ключевое последствие грядущего бума частных лесов.
Кирилл Родионов, независимый эксперт
[1] Федеральный закон от 2 июля 2021 года №296-ФЗ «Об ограничении выбросов парниковых газов».
[2] A radical US startup has successfully fired up its zero-emissions fossil-fuel power plant // Quartz. 31.05.2021
[3] Robert W. Howarth, Mark Z. Jacobson. How green is blue hydrogen? // Energy Science & Engineering. Volume 9, Issue 10. October 2021.
[4] IEA. Global Hydrogen Review-2021. P 43.
[5] Постановление Правительства РФ от 21.09.2020 г. N 1509 «Об особенностях использования, охраны, защиты, воспроизводства лесов, расположенных на землях сельскохозяйственного назначения».
[6] FAO. Global Forest Resources Assessment 2020. P. 5.
[7] В Тюменской области открыли карбоновый полигон // Российская газета. 01.09.2021
[8] Ученые Кузбасса — устойчивому развитию и зелёному финансированию // Пресс-релиз Кузбасского государственного технического университета (КГТУ). 12.10.2021.
[9] Greenpeace подсчитал площадь ландшафтных пожаров 2020 года // Пресс-релиз Greenpeace. 06.04.2021
[10] Greenpeace. Карта неиспользуемых сельхозземель, потенциально пригодных для выращивания леса.
[11] Подсчеты выполнены на основе региональной программы «Развитие лесного хозяйства в Республике Карелия на 2013 — 2015 годы», а также данных о протяженности лесных дорог, опубликованных Европейским агентством по окружающей среде.
[12] European Commission. Forest Fires in Europe, Middle East and North Africa. 2020; Росстат. Регионы России. Социально-экономические показатели. 2020.
[13] Росстат. Регионы России. Социально-экономические показатели. 2020; Natural Resources Institute Finland (Luke). Statistics database.
[14] FAO. Major exporters of forest products in 2019.
[15] Погрузка на сети ОАО «РЖД» выросла на 3,2% в 2021 году, до 1,3 млрд тонн. Пресс-релиз ОАО «РЖД». 04.01.2022
[16] NeoAnalytics. Российский рынок деревянного домостроения. Итоги I полугодия 2020 г., прогноз до 2023 года
[17] Сибирские ученые создали технологию расчета выбросов от лесных пожаров // Российская газета. 24.05.2021