С 5 по 8 октября пройдет X юбилейный Петербургский международный газовый форум. Нетрудно предположить, что в центре дискуссии участников форума окажется беспрецедентная ситуация, сложившаяся на европейском газовом рынке и приведшая к росту цены на «голубое топливо» почти до 1200 за 1 тыс. м3. Чем вызван этот ценовой коллапс: объективными экономическими причинами или субъективными политическими интригами? Имеем ли мы дело с краткосрочным всплеском котировок или с наступлением «новой ценовой реальности»? И как, наконец, отреагирует новый конкурент газового рынка – сектор возобновляемой энергетики? С просьбой ответить на эти вопросы информационно-аналитический портал TEKFACE обратился к ряду ведущих отечественных экспертов.
TEKFACE: В чем Вы видите главные причины резкого подорожания газа в Европе в сентябре нынешнего года? Связаны ли они с политикой «Газпрома» или это результат объективных рыночных процессов?
Алексей Гривач, заместитель генерального директора Фонда национальной энергетической безопасности: Они связаны отчасти с политикой, но не с политикой «Газпрома», а с энергетической политикой Евросоюза, который одновременно подтачивал систему долгосрочных контрактов на поставку газа и в то же время делал газ практически безальтернативным резервным топливом. Как только возникли проблемы с выработкой электроэнергии из возобновляемых источников, это на фоне небольшого дефицита предложения газа привело к невиданному ценовому ралли на европейских спотовых площадках. Причем основным источником дефицита стал отток СПГ в Азию и Латинскую Америку, а также снижение собственной добычи в Европе. Я также не исключаю, что столь радикальный рост цен на газ был допущен искусственно с целью оправдать решения по регулированию газового рынка в будущем и возможному смягчению ранней энергетической политики по отношению к углю и атому.
Алексей Белогорьев, заместитель главного директора по энергетическому направлению Института энергетики и финансов: Основной вопрос, на мой взгляд, в том, носит ли динамика цен на европейских хабах самостоятельный характер (тогда уместны сложные рассуждения о балансе спроса и предложения на европейском рынке) или же европейские цены – лишь отражение азиатских. У ведущих экспертов разные мнения на этот счет.
С одной стороны, ситуация на европейском рынке действительно напряженная: спрос вырос значительно выше ожиданий (по предварительным оценкам, даже без учета Турции можно говорить об увеличении на 30 млрд м3 к 2020 году и почти на 10 млрд к 2019 году), собственная добыча в ЕС и Великобритании падает быстрее, чем хотелось бы, предложение трубопроводного газа вне ЕС (прежде всего, из России) растет, но не поспевает за спросом, поставки СПГ выше 2018 года, но ниже, чем в 2019-2020 годах (хотя, казалось бы, ценовая привлекательность европейского рынка с тех пор заметно выросла), запасы в ПХГ остаются ниже пятилетних средних значений и пр.
Но, с другой стороны, факт в том, что, начиная с весны, индексы JKM и TTF не только показывают близкие темпы, но и мало чем отличаются по абсолютным значениям. Идут, можно сказать, ноздря в ноздрю. Сложно заподозрить в этом случайность. На мой взгляд, продолжается тенденция 2019-2020 годов, когда фактически исчезла так называемая азиатская премия на спотовом рынке (по долгосрочным контрактам, учитывая доминирующую нефтяную привязку, она, естественно, сохраняется, хотя сейчас это не «премия», а «штраф»).
Сергей Комлев, начальник Управления структурирования контрактов и ценообразования ООО «Газпром экспорт»: С политикой «Газпрома» это не связано. Это одновременное сочетание нескольких уникальных факторов, которые невозможно предвидеть заранее. Погода: холодная зима, прохладная весна, жаркое лето и август-сентябрь без ветра и с низким заполнением гидрорезервуаров. В итоге – рост спроса на газ в комбыте. К коронавирусу стали приспосабливаться. В итоге – рост спроса в генерации и промышленности, ему также способствовали высокие цены на выбросы СО2. На фоне роста потребления поставки резко снизились у внутренних поставщиков, кроме «Газпрома» и алжирской компании Sonatrach. Плюс из Европы ушел СПГ.
«Газпром» прилагает все усилия, но ему одному не под силу закрыть дыру в запасах в районе 14 млрд м3. С нею Европа входит в отопительный сезон. «Газпрому» хватает сил только закрывать номинации по долгосрочным контрактам. Кроме Европы у «Газпрома» есть внутренний рынок, где запасы съедены холодной зимой и жарким летом. При всей гибкости добычи, она не может ее быстро вырастить. Система достаточно инерционная.
Ольга Белоглазова, руководитель Энергетического центра EY (Центральная, Восточная, Юго-Восточная Европа и Центральная Азия): Здесь важно понимать, что в последние годы поведение рынка стало играть важную роль. Развитие глобального рынка СПГ (52% мировой торговли газом по результатам 2020 года) дало толчок для изменений в системе ценообразования газа. Так, в Европе за последнее десятилетие существенно сократилась доля контрактов, привязанных к нефтяным котировкам – с почти 60% до 20% к 2020 году. Рыночное ценообразование («газ-газ»), соответственно, составило 80% всех поставок в Европу, а в Северо-Западной Европе эта доля достигла и вовсе 96%.
В этих условиях целый набор фундаментальных рыночных факторов сложился для европейского газа в идеальный шторм. Среди них ускоренное восстановление спроса после локдаунов, отголоски прошлогодней холодной зимы в виде низкого уровня заполненности ПХГ (менее 75% на конец сентября против 87% в среднем за 10 лет в это время), попытки переключения с угля на газ на фоне растущих цен на углерод (в диапазоне 60-65 евро за тонну), проблемы с ветрогенерацией из-за штиля в Северном море. При этом дополнительное давление оказывали рекордный спрос в Азии и рост потребностей в Латинской Америке (из-за снижения выработки электроэнергии на ГЭС в Бразилии), что привело к перераспределению потоков СПГ. В этих условиях за восемь месяцев 2021 года поставки сжиженного газа были на 18% ниже прошлогодних, в то время как в Азии они выросли на 13%.
Сергей Кауфман, аналитик ФГ «ФИНАМ»: Проблемы европейского газового рынка начались не в сентябре, а еще в конце зимы – с тех пор цены растут практически непрерывно. Холодная зима, жаркое лето, перенаправление поставок СПГ в Азию и неспособность большинства производителей значимо нарастить поставки привели к снижению запасов, которые сейчас находятся на минимуме за 10-летнюю историю наблюдений, доступную на сайте GIE. При этом все лето, пока цены росли, потребители старались отложить покупки в расчете на коррекцию цен. Однако в сентябре дополнительными триггерами стали снижение ветрогенерации из-за отсутствия сильных ветров, а также перебои с поставками СПГ из США из-за урагана. Это наложилось на и так низкую заполненность хранилищ и скорый конец сезона закачки газа в ПХГ, что и привело к безумному росту цен. «Газпром» теоретически мог бы немного нарастить поставки в Европу – мощности по добыче и свободные транзитные объемы через Украину это позволяют. Но в целом за 8,5 месяцев экспорт газового гиганта был близок к историческому максимуму, так что «Газпром» стал явно не основной причиной газового кризиса.
Михаил Крутихин, партнер компании RusEnergy: Цены на газ вначале пошли вверх по объективным рыночным причинам, когда резко вырос спрос в Азии. А когда в Азию в погоне за ценами устремились потоки СПГ, образовался некоторый дефицит в Европе. После этого в игру включился «Газпром», который резко сократил продажи (отказавшись от использования электронных площадок для спотовых сделок, прекратив закачку газа в подземные хранилища, не заключив контрактов на прокачку дополнительных объемов через Украину и поставив на профилактическое обслуживание несколько важных трубопроводных маршрутов). Действия были сознательными и намеренными. Представители «Газпрома» в частных беседах не скрывают, что это была «итальянская забастовка»: выполнение всех условий контрактов, но отказ от продажи дополнительных объемов (пусть даже ценой гигантской неполученной прибыли). Это несомненный и наглый шантаж. При этом, по их словам, чтобы «Газпром» «проявил добрую волю» и поставил дополнительный газ, Европа должна проявить добрую волю и дать «добро» на использование «Северного потока-2» на условиях «Газпрома», то есть признать его право на монопольные действия на этом маршруте в нарушение правил ЕС.
TEKFACE: Как Вы считаете, является ли столь сильное увеличение стоимости газа на европейском рынке в сентябре нынешнего года «разовым эпизодом», или же подобные скачки цен можно ожидать и в дальнейшем?
Алексей Гривач: Это безусловно не разовая ситуация. Спотовым рынкам свойственна волатильность, особенно в периоды их становления. Глобальный рынок газа только-только формируется и будет испытывать эти болезни роста в течение ближайшего десятилетия. Я напомню, что перед тем, как вырасти до сегодняшних вершин, спотовые цены на газ в Европе летом прошлого года падали до исторических минимумов и ниже себестоимости большинства поставщиков газа, включая добывающих его в Европе. За год с небольшим цены на споте выросли в 20 раз. Так что маятник раскачивается с большой амплитудой.
Алексей Белогорьев: Вряд ли кто-то будет спорить, что основной центр международного (межрегионального) ценообразования на газ находится в Северо-Восточной Азии (Китай, Япония, Республика Корея), поскольку именно здесь определяется баланс мирового рынка СПГ. Также есть более-менее общий консенсус, что именно дисбалансы на рынке СПГ стали (впервые в истории) основной причиной экстремального снижения цен в 2019-2020 годах. Есть основания полагать, что в 2021 году тот же фактор стал спусковым механизмом для обратного ценового движения.
Это, на самом деле, пугает. Проблема ведь не в том только, что в 2019-2020 годах цены были крайне низкими, а сейчас они запредельно высокие, а в невероятной волатильности рынка. Оказалось, что цены (даже очищенные от сезонного влияния) могут легко меняться в семь и более раз. Если 1 октября 2020 года цена на день вперед на TTF составляла 12,1 евро за МВт·ч, то год спустя она достигла уже 89,5. И дело не в пандемии COVID-19: два года назад (на 1-е октября 2019 года) аналогичная цена составляла 9,9 евро. Для сравнения, цены на нефть марки Brent с момента, когда они достигли минимума в конце марта 2020 года, увеличились к 1 октября 2021 года в 3,4 раза, а их падение в отношении предыдущего максимума (сентябрь 2018-го) составило 3,6 раза. Для газа (того же индекса TTF) крайние значения (от минимума в конце мая 2020 года до текущего максимума) достигают уже почти 28 раз. На фоне таких скачков сложно упрекать производителей газа в том, что они не торопятся принимать инвестиционные решения по новым проектам.
Если вина действительно в дисбалансах на рынке СПГ (а это наиболее очевидный фактор), то в ближайшие несколько лет волатильность, пусть, возможно, и не столь высокая, сохранится. Рынок СПГ все еще относительно «молодой», что само по себе обеспечивает неустойчивость темпов роста спроса (они то ниже, то существенно выше ожиданий), а предложение «шарахается» от переинвестирования к недоинвестированию и обратно.
Возвращаясь к текущей конъюнктуре, отмечу, что спотовые цены, скорее всего, еще не достигли пиковых значений. Цены в IV-м квартале, по всем основным предпосылкам, должны быть выше, чем в III-м. Поэтому общее ожидание, что среднеквартальные цены существенно увеличатся и могут превысить даже $28 за млн БТЕ (в III-м квартале индекс JKM достиг $17). В январе-марте 2022 года, напротив, есть основания ожидать резкого снижения цен, особенно если не оправдаются текущие предварительные оценки, что зима в северном полушарии вновь выдастся холодной. И в целом ко второй половине 2022 года среднеквартальные цены в Европе и Азии должны опуститься ниже $10 за млн БТЕ (я бы не исключал возможного снижения и до $6).
Сергей Комлев: Это эпизод, но не разовый. Эпизод на пару-тройку лет. Он связан с несбалансированностью рынка СПГ. В 2024-2025 годах на рынок СПГ выйдут новые мощности и рынок станет профицитным. Спотовые цены опять упадут ниже долгосрочных.
Сергей Кауфман: Любой рынок никогда не защищён от «черных лебедей», но текущая ситуация является исключительной, и предсказать ее повторение, на мой взгляд, невозможно.
Михаил Крутихин: Нынешний взлет газовых цен способен повториться. Во-первых, «Газпром» уже не раз доказал, что его поставки сильно зависят от политических решений, а не коммерческих обстоятельств и поэтому он – ненадежный поставщик газа. К шантажу Москва может прибегнуть вновь. Во-вторых, газовый рынок все больше становится зависимым от спекуляций контрактами и деривативами на финансовом рынке, что должно периодически провоцировать игру «быков» и «медведей», не имеющую ничего общего с фундаментальными факторами баланса спроса и предложения.
TEKFACE: Как, по Вашему мнению, этот скачек газовых цен повлияет на сроки ввода в эксплуатацию «Северного потока-2»? Станет ли он стимулом для увеличения экспорта российского газа в Европу?
Алексей Гривач: С рациональной точки зрения, для европейских регуляторов быстрый запуск «Северного потока – 2» мог бы стать простым и понятным успокоительным сигналом для рынка. Это не решило бы всех проблем, но сняло бы значительную часть напряженности, связанной с низкими запасами газа в европейских ПХГ, и угрозы дальнейшего оттока СПГ в Азию, которая по-прежнему готова голосовать деньгами и давать премию к европейской цене, какой бы она ни была. Но есть и масса политических сложностей. В Германии прошли выборы. Идут сложные переговоры по формированию новой правительственной коалиции. Сложно представить, что какой-то чиновник будет готов взять на себя ответственность за принятие решения в период транзита власти. Другое дело, что от этого уже страдают экономика и избиратели. И если положение станет угрожающим энергетической безопасности, политическая воля может вдруг появиться.
Запуск «Северного потока – 2» должен сопровождаться заключением дополнительных контрактов на поставку газа. Тогда увеличение предложения станет реальным элементом стабилизации рынка в Европе.
Алексей Белогорьев: Ценовая динамика, несомненно, повысила общую заинтересованность Германии и в целом стран ЕС (без учета Польши и Балтии) к СП-2. По крайней мере, на уровне газовых компаний и крупнейших потребителей. Но сомневаюсь, что она поможет ускорить сертификацию газопровода или сделает ее легче. Все более-менее понимают, что объем возможных поставок по СП-2 в первые месяцы эксплуатации не столь велик, чтобы развернуть ценовую динамику. Газопровод начнет играть важную роль уже в следующем отопительном сезоне.
Для увеличения экспорта российского трубопроводного газа в ЕС «Северный поток – 2» действительно нужен, поскольку он позволяет задействовать дополнительный потенциал добычи на п-ове Ямал и транспортировки по коридору от Бованенково до Балтийского побережья.
Сергей Комлев: Сроки ввода СП-2 определит геополитика. Прогнозы делать сложно. Ввод газопровода существенно не повлияет на экспорт, так как дефицита транзитных мощностей сейчас нет. Плюс один от его скорейшего ввода: можно будет, в случае незаполненности хранилищ, оперативно направлять дополнительные объемы без их закачки. Расширяется поле маневра.
Сергей Кауфман: Вполне вероятно, что ведомства, занимающиеся сертификацией СП-2, испытывают некоторое давление, связанное с ситуацией на газовом рынке, что могло бы ускорить процесс. Однако «Газпром» сообщал, что запуск СП-2 не изменит общих планов компании по объему экспорта газа в Европу в текущем году. При этом мы полагаем, что на более длинном горизонте СП-2 в любом случае увеличит мотивацию «Газпрома» наращивать поставки газа в Европу в ситуации дефицита.
Михаил Крутихин: «Северный поток – 2» не увеличивает продажи российского газа в Европе. Смена маршрута доставки никак не влияет на спрос и предложение, тем более что и без этого маршрута у «Газпрома» более чем достаточно транзитных мощностей для снабжения газом Европы.
TEKFACE: Почему на пике газовых цен в Европе на европейский газовый рынок не хлынул поток СПГ из США и других стран-поставщиков?
Алексей Гривач: Потому что, во-первых, цены на европейских спотовых хабах отчасти бумажные. Там торгуют трейдеры с трейдерами, а не реальные поставщики. А во-вторых, потому что в Азии все равно была премия. Наконец, чтобы перенаправить потоки СПГ на новые рынки – не разовые партии, а солидные объемы – нужно время. Время реакции мы оцениваем в 1,5-2 месяца. За это время конъюнктура часто успевает измениться.
Алексей Белогорьев: СПГ в Европу, на самом деле, идет: объемы действительно меньше, чем в 2020 году, но все-таки существенны (даже на летних минимумах они не опускались ниже 4,5 млрд м3 в месяц). Для их увеличения не хватает свободных объемов СПГ на рынке. Спотовые цены в Европе остаются либо чуть ниже, либо равными азиатским. Но главное не это, а то, что логистика большинства поставщиков СПГ (в том числе заводов США) традиционно настроена на приоритетные поставки в Азию, где сосредоточен 71% мирового спроса на сжиженный газ и где продолжает сохранятся (хотя фактически сейчас не работает) премиальное ценообразование. С точки зрения распределения свободных («спотовых») объемов Европа для мирового рынка СПГ – замыкающий потребитель: ей остается то, что оказывается невостребованным на остальных рынках.
Сергей Комлев: Цены спота в Азии по-прежнему выше, чем в Европе с учетом шиппинга. Азиатская ценовая премия дает более высокую маржу при поставках в Азию. Но цены форвардов уже в ноябре делают рынок Европы и Азии одинаково привлекательным для СПГ из Америки. Это дает основания считать, что разворот потоков СПГ может наступить зимой. Если в прошлом году рынок сбалансировался из-за отказа производителей поставлять СПГ из-за низких цен, то в этом году в основе балансировки будет сворачивание спроса. Уже в августе производство электроэнергии из газа сократилось на 30% по сравнению с августом прошлого года. Закрываются заводы по производству удобрений и цемента. Темпы разворота будут в целом зависеть от погодных условий.
Ольга Белоглазова: На самом деле, по данным Reuters, поставки СПГ с американских заводов в Европу в течение летних месяцев увеличились на 94% по сравнению с аналогичным периодом прошлого года. Но также они увеличились и в азиатском направлении – более чем в 2,5 раза. Столь существенный рост, конечно, обусловлен низкой базой июня-августа 2020 года, когда из-за низких цен на газ трейдеры теряли больше, чем при обязательных платежах американским СПГ-заводам (следствие правила «сжижай или плати»).
Но, справедливости ради, этим летом они предпочли отправлять большие объемы СПГ в АТР из-за премии азиатского рынка относительно европейского (около $40/тыс. м3 в среднем за этот период в Северо-Восточной Азии). Аналогичный путь выбрал и крупнейший поставщик СПГ в Европу – Катар, сократив поставки в течение трех месяцев на 27% год-к-году, в то время как на восток он отправил на 4% больше объемов по сравнению с июнем-августом 2020 года.
В целом в июне-августе 2021 года импорт СПГ в Европе сократился на 2,3 млрд м3 (-10%) год-к-году, а в Азии вырос почти на 10,5 млрд м3 (+13%).
Сергей Кауфман: Во-первых, быстро нарастить производство практически невозможно. Для этого нужны мощности по сжижению, строительство которых занимает годы. Во-вторых, те, у кого были свободные объемы СПГ, старались направлять их в Азию, где цены в основном были немного выше.
Михаил Крутихин: Направление поставок СПГ определяет рынок, а точнее – арбитраж в Атлантике и на Тихом океане. С ростом мировых мощностей по производству и доставке СПГ влияние арбитража будет сокращаться.
TEKFACE: Как этот «ценовой коллапс» повлияет на планы Европы по развитию возобновляемых источников энергии и водородной энергетики?
Алексей Гривач: Это хороший вопрос. Ряд крупных европейских чиновников, ответственных за энергополитику, уже заявили, что нужно еще больше и быстрее отказываться от углеводородов, в том числе газа. Но по факту Европа оказалась не готова обходится даже без угля, не говоря уже об отказе от нефти и газа.
Политика прошлых лет привела к тому, что энергия обходится европейским предприятиям и домохозяйствам непомерно дорого, и к тому же резко выросла уязвимость системы. Блэкауты это уже не сказки, которыми пугают несмышленых детей, которые не хотят учиться по пятницам, а суровая реальность европейской энергетики. Педантичные немцы недавно подсчитали, что риски сбоев энергоснабжения в сети за последние 10 лет выросли в десятки раз. И дальнейшее увеличение роли источников энергии, зависимых от погодных условий, будет расшатывать систему все сильнее и сильнее. С этим связана ставка на водород, который, по мысли авторов безуглеродной концепции мира, должен помочь хранить и транспортировать энергию из возобновляемых источников энергии. Только на сегодняшний день это прожект, который требует беспрецедентного количества сил и средств для внедрения, а его эффективность вызывает сомнения даже у апологетов отказа от углеводородов. Между тем, на сегодняшний день доля новых ВИЭ в мировом энергобалансе – около 5%, а в европейском – чуть более 10%. А в основании пирамиды – старые добрые нефть, уголь и газ.
Алексей Белогорьев: Мне кажется, последствия кризиса 2021 года будут противоречивыми. С одной стороны, конечно, высокие цены на нефть, газ и уголь повышают экономическую привлекательность ВИЭ и любых иных энергетических альтернатив. Хотя, строго говоря, для инвестиционного планирования важна не столько амплитуда ценовых колебаний (это, скорее, как раз сфера рисков), сколько устойчиво высокие цены, как это было с нефтью в 2011-2013 годах.
К сожалению, 2021-й год, скорее всего, будет иметь тяжелые последствия для перспектив так называемого голубого и бирюзового водорода. Их противники (а в ЕС их особенно много) получили прекрасный козырь для лоббирования безальтернативности «зеленого» водорода уже не только по экологическим, но и по экономическим соображениям.
С другой стороны, этот кризис, хотя он и больно ударил по потребителям, может парадоксальным образом привести к улучшению репутации газа в рамках «энергетического перехода». Он наглядно показал более высокую, чем предполагали европейские регуляторы, востребованность газа как «переходного» топлива. Антигазовый пыл регуляторов ЕС может немного ослабнуть. Производители, в свою очередь, получили ясный сигнал о необходимости увеличения инвестиций, а газотранспортные компании – о том, что, возможно, рано еще перепрофилировать газовые сети под водород.
То, что кризис пришел в Европу со стороны рынка СПГ, хорошо для трубопроводных поставщиков, которые выглядят как более надежная альтернатива (вопреки звучащим обвинениям против «Газпрома», на мой взгляд, довольно поверхностным). По этой же причине, возможно, мы увидим на какое-то время разворот потребителей в сторону сохранения долгосрочных газовых контрактов.
Сергей Комлев: Не мог понять, зачем «зеленые» призывают оставить «газ в земле». Ведь это приведет к обогащению компаний, занятых в добыче ископаемых топлив. Теперь логика мне ясна: чем дороже природный газ, тем легче воспринимаются высокие цены на возобновляемую энергетику. С помощью углеродных налогов можно забрать ренту у производителей ископаемого топлива и перераспределить в пользу ВИЭ.
Ольга Белоглазова: Действительно, рост цен на газ делает альтернативные решения более привлекательными. Но даже не текущем срезе времени они все равно остаются ниже только затрат на производство, например, водорода с использованием алкалинового электролиза в Европе (менее $1,5 в переводе на 1 кг СПГ против около $10/кг соответственно). К тому же, по заявлениям одного из производителей электролизеров, зеленый водород становится конкурентоспособным при стоимости 1 МВт-ч ВИЭ на уровне $50, а сейчас цена электроэнергии в Германии на уровне $100/МВт-ч.
При этом планы по ускоренному энергопереходу также подвергаются давлению со стороны других сырьевых товаров. Например, рост цен на металлы (включая редкоземельные), необходимых для развития «зеленых» технологии, ставит под угрозу планы по ускоренному сокращению их себестоимости.
Сергей Кауфман: Данный ценовой коллапс показал слабые места ВИЭ: зависимость от погодных условий, невозможность оперативно нарастить производство электроэнергии и сложности в сохранении энергии. Однако ожидать существенного изменения европейской политики, на наш взгляд, не стоит – «зеленая» повестка уже слишком сильна, чтобы от нее отказываться.
Михаил Крутихин: Из нынешнего газового кризиса в Европе уже делают выводы. Возможно замедление отказа от угля и от АЭС. Ожидается активизация перехода от газа к возобновляемых источникам энергии и водороду. И одной из стратегических целей обеспечения энергетической безопасности ЕС станет снижение зависимости от чересчур политизированных и «капризных» российских поставок.
